Евангелие от Иоанна сильно отличается от всех других текстов. Прежде всего, апостол написал все Евангелие в стихах. Причем не просто в стихах, но в очень модной на то время форме. Вся «поэма» Иоанна написана хиазмом. Это такой стиль, где слова и смыслы расположены специфическим образом, как говорят, в виде креста или перекрестия.

Второе отличие от всех текстов Евангелия, известных нам, в том, что Иоанн не описывает историю так, как это делают другие апостолы. Кажется, он берет отдельные куски, почти без соблюдения хронологии. Но почему так? Ответ, как мне видится, прост. Иоанн, как и Лука, пишут свои тексты сильно позже текстов Матфея и Марка. Прошли десятки лет, прежде чем Иоанн решился на данную работу. А я бы сказал, что Иоанн, не «решился», а «был вынужден». Почему? Потому что ко времени написания Евангелия от Иоанна, а это, как я уже сказал, всего несколько десятков лет, накопилось много ложных толкований и учений внутри церкви. Дошло даже до того, что апостолов, того же Иоанна, не воспринимают апостолом. Его, буквально, не принимают.

Это трудно себе представить. Но к концу первого века от того христианства, которое проповедовал Иисус и Его апостолы, остались крохи. И сам апостол Иоанн говорит об этих днях как о «последнем часе» христианства. Правда в синодальном переводе там стоит «последнее время». И тот же апостол в откровении сообщает, что «смерть двух свидетелей», то есть еврейского апостольства и языческого продлится всего 3 символических дня, после чего они, 2 свидетеля, воскреснут и уже никто и ничто не сможет их остановить. Похоже, что они пока еще не воскресли.

Так вот, такая ситуация не могла остаться без особого внимания. И Иоанн, а я думаю не только он, просто до нашего времени дошло только его Евангелие, датируемое теми временами, пишет не просто Евангелие, но Евангелие, призванное исправить ложные взгляды. Можно сказать, что Евангелие от Иоанна, это специфический комментарий и дополнение к Евангелию по Матфею и по Марку. Попытка остановить разложение. Но, как мы понимаем, это не помогло. Однако, может помочь нам, а значит и в воскресении тех самых двух свидетелей из откровения Иоанна.

В текстах Иоанна много чего нет. Нет не потому, что Иоанн чего-то не знает. Только потому, что, то, чего нет, не требует коррекции в понимании. И, наоборот, на какие-то вещи Иоанн обращает более пристальное внимание. И описывает вещи, которые должны бы были быть поняты еще через тексты Матфея и Марка, но, видимо, не получилось.

Но это все сейчас не так важно. Мы же с вами сейчас занимаемся очень узкой специализацией. Мы исследуем вопрос молитвы. И вот тут сразу же обнаруживаем еще одно отличие Евангелия Иоанна от других текстов. Во всем евангелии Иоанна всего 2 места, где упоминается молитва.

И тут появляется первый вопрос. Почему в таком серьезном труде так мало уделено места такой важной вещи, как молитва? У Матфея, например аж 20 раз говорится о молитве, у Марка 14 мест. У Луки еще больше – 27 раз. А у Иоанна всего 2 места. В первом одно упоминание слова «молитва», во втором 3. Все!

Может вы удивитесь. Но во всех этих двух местах, где в синодальном переводе упоминается слово «молитва», греческий текст не содержит ничего, что можно так перевести. На месте слова «молитва» или «молиться» стоит одно и то же – «прошу». Нас что, переводчики, одурманенные религиозными духами, умышленно вводят в заблуждение? Зачем нас так дурачить? Почему нас так старательно убеждают в важности этого термина. Да так старательно убеждают, что не смущаются простое «прошу» перевести именно как «молю» или «умолю»! Причем, как мы уже заметили, такое творится не только с текстами Иоанна! Но ведь даже маленькая ложь – это ложь. Зачем христианам обманывать христиан? Такая очевидная ложь может быть выгодна только одной персоне. И эта персона не Христос.

Итак, в Евангелии от Иоанна, как это странно не выглядит, слово «молитва» отсутствует полностью. Что это? Почему? Почему в текстах, предназначенных для коррекции веры современных Иоанну людей, нет такого важного слова? Ответы могут быть разными. Но на ум приходят 2 диаметрально противоположных варианта.

Либо с молитвой в церквях, которые не принимают настоящих апостолов все в порядке, и ничего в этом смысле исправлять не нужно, либо отсутствие слова «молитва» в любом его виде сделано умышленно, чтобы убрать акцент на молитве, как на чем-то крайне важном. Иоанн, следовательно, ни разу не использовал «нового» христианского термина, о котором мы говорили, как о термине, перешедшем из древнего еврейского языка. Термин, который обозначает суд, вынесение приговора, а так же, приведение доказательств. Иоанн, буквально «бунтует» против этого термина вовсе. Возможно уже тогда, в первом веке молитву превратили во что-то отрицательное? Но, может быть, я слишком драматизирую. И просто Иоанн не видел ничего плохого в молитвах церквей, что окружали его всюду, и куда его просто не пускали. Ну, не пускали, и не пускали. Имеют же право.

Или, все же, что-то с этой молитвой не так, и апостол отсутствием слов родственных молитвам дает какой-то сигнал?

Но значит ли это, что в Евангелии от Иоанна вовсе нет самой молитвы? В том то и дело, что не значит. Достаточно взглянуть на 17ую главу, которая представляет нам молитву Иисуса. Это действительно, молитва. Но Иоанн избегает использования термина. Он никак не называет процесс разговора с Богом. Видимо он не хочет, чтобы процесс разговора с Богом был выделен в отдельный термин, которым потом можно будет манипулировать и делать что-то «над культурное». Единственное, что автор себе позволяет, это сообщить, что Иисус что-то просит у Отца. Не «молит», как нам перевели старательные ребята, а именно просит.

А теперь ближе к «молитве» Иисуса. Смотрите, как выглядит эта самая «молитва». Иисус разговаривает с учениками и тут же, не останавливаясь, не отходя в сторону, не падая на колени, не накрывая голову талифом, ничего не делая специального…

После сих слов Иисус возвел очи Свои на небо и сказал: Отче! пришел час, прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя,
(Иоан.17:1)

Вы понимаете? Он даже не шелохнулся. Вот как говорил с учениками, так и стал говорить с Отцом. Только «возвел очи Свои на небо». Ученики, как сидели, глядя на Учителя, так и продолжили сидеть, глядя на Учителя. И, конечно же, слышали каждое Его слово. В отличии от тех ситуаций, когда Иисус уходил в уединенные места, как нам кажется, в одиночку, здесь Он никуда не уходит. Правда, если мы внимательнее посмотрим на те самые ситуации, окажется, что Он часто в эти самые «уединенные» места уходил вместе с учениками, кроме того случая, когда ученики были отправлены на другой берег. Например, вот такое место.

Случилось, что когда Он в одном месте молился, и перестал, один из учеников Его сказал Ему: Господи! научи нас молиться, как и Иоанн научил учеников своих.
(Лук.11:1)

Да и в гефсиманском саду, он оставил всех учеников на расстоянии брошенного камня, а сам пошел… с тремя «особенными» учениками и молился там рядом с ними.

Итак, идет бурная беседа. Иисус с учениками горячо обсуждают будущее. И вдруг, Иисус поднимает глаза к небу и начинает говорить с Отцом. Он не закрывает глаз (нет никакого сообщения об этом ни в одном месте Нового Завета). Он просто начинает говорить с Богом. Прямо там, прямо в том положении, в каком был, прямо при всех. Он буквально сделал учеников участниками этого общения. Итак, в действиях Иисуса нет никакого намека на что-то особенное. Повторюсь, он не накрыл голову талифом, он не закрыл глаза, не встал на колени, не понизил голос. Он ничем не выделил действие. Он просто стал говорить с Богом. Все! Может именно на этом акцентирует Иоанн внимание, чтобы не превратить естественное, в неестественное. И да, Он не сделал общение с Богом, молитвенным служением. Все это отсутствует в Писании, как класс.

Ну и все, как только Иисус с учениками поговорил с Богом, они пошли на то место, где Иисуса схватят. Кстати, вы, надеюсь, заметили, что Иоанн как-то странно обошел вопрос молитвы в гефсиманском саду. Первые Евангелисты подробнейшим образом описали молитву Иисуса не боясь использовать сложившийся к тому времени термин. Читая же Евангелие Иоанна, создается впечатление, будто той молитвы не было вовсе. Она, конечно же, была. Однако апостол старательно обходит эту тему. Мне кажется, что-то к тому времени стало с молитвой и ее понятием не то. Ну, невозможно представить, что Иоанн просто забыл привычное слово. Он явно его избегает.

В чем может быть причина? Иоанн пишет, в отличии от Матфея, грекам. Он даже повествование начинает с знакомого всем грекам утверждения. Тут надо пояснить. Для древнего грека Логос – это высшее божество, с которого все началось. Все остальные, так называемые боги, произошли, по их мнению от этого самого Логоса. Да, логос, действительно можно перевести как «слово», отсюда и начало Евангелия: «В начале было слово». Но то, что мы здесь понимаем под словом, совсем не то, что понимали под Логосом древние греки. Для них этот текст звучал так: «В начале было неведанное, сокрытое нечто, под именем Логос». И каждый древний грек здесь говорит еврейское «аминь». То есть, апостол с древними греками говорит на их языке. И выводит к тому, что у этого «Логоса» был Сын, полный благодати и истины.

Итак, Иоанн пишет грекам. И греки очень большое внимание уделяли молитвам своим богам. Они привыкли молиться. От слово «моно». Шутка. Это была норма для них – монолог к Богу. Они привыкли так жить и действовать среди своих богов. И когда узнали, какой Бог настоящий, и что у Него есть Сын. То и к Богу и Его Сыну они стали обращаться точно так же и с теми же вариациями.

Было очень много проблем. Например, в Эфесе каждая девушка проходила посвящение в служение Астарте. Каждая женщина должна была, как минимум один раз за свою жизнь служить Астарте телом. Надеюсь не надо объяснять, что здесь имеется в виду. И вот, эти женщины, привыкшие телом служить своей богине, приходят ко Христу. Догадайтесь, какие идеи их посещают? Ведь они привыкли именно телом служить божеству. Просто вместо Астарты теперь Христос.

По посланиям Павла видно, как тот буквально хватается за голову от всех тех ужасов, которые происходят в современных ему церквях. И многие эти ужасы не от того, что люди плохие. Но от того, что им кто-то вовремя что-то не пояснил. Но в те времена обмен информацией крайне ограничен. Пока дойдет сообщение до Павла, пока от Павла придет пояснение, в церкви уже «катастрофа». И вот Павел уже кричит в своих посланиях:

Но, [во избежание] блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа.
(1Кор.7:2)

Все это происходит и с понятием молитвы. Да и со всем вообще. И, видимо, дошло до того, что уже к концу первого века к Богу живому почти все христиане молятся точно так же, как в соседнем капище своим идолам молятся язычники. И сама молитва уже становится чем-то важным. Везде ставится акцент на молитве. Посмотрите, о чем говорят сегодня верующие: «целительная молитва», «молитва, которая помогает» и т.д. Видимо вот такой языческий подход в современных Иоанну церквях и заставил апостола вовсе убрать из своего произведения слова и термины так или иначе обозначающие молитву. Но нас так просто не возьмешь. Мы даже простое «прошу» превращаем в молитву.

Увидимся.